Валентина - Страница 37

16

Не решаясь приступить к столь щекотливой беседе, Луиза смущенно мялась, но Бенедикт начал разговор первым и твердо произнес:

— Друг мой, я знаю, что вы хотите мне сказать. Дубовые перегородки не столь уж толсты, ночь выдалась не столь уж бурная, вокруг дома царила тишина, сон мой был не столь уж глубок, и я до последнего слова слышал вашу беседу с Атенаис. Я уже готовил свою исповедь, но боюсь, она будет излишней: ведь вы прекрасно, даже лучше, чем я сам, осведомлены о моих чувствах.

Луиза остановилась и взглянула на Бенедикта, как бы желая убедиться, что он не шутит, но лицо его хранило столь невозмутимо спокойное выражение, что она опешила.

— Я знаю вашу манеру шутить, сохраняя полное хладнокровие, — возразила она, — но, умоляю вас, поговорим серьезно. Речь идет о чувствах, которыми вы не имеете права играть.

— Боже упаси! — с жаром воскликнул Бенедикт. — Речь идет о самой настоящей, самой священной любви в моей жизни. Атенаис вам сама об этом сказала, и клянусь в том моей честью, я люблю Валентину всеми силами души.

Луиза растерянно всплеснула руками и воскликнула, подняв глаза к небу:

— Какое неслыханное безумие!

— Но почему же? — возразил Бенедикт, устремив на Луизу пристальный, властный взгляд.

— Почему? — повторила Луиза. — И вы еще спрашиваете? Но, Бенедикт, вы, очевидно, бредите, или мне все это видится во сне? Вы любите мою сестру и прямо говорите мне об этом, на что же вы надеетесь, великий боже?!

— На что я надеюсь?.. — ответил он. — Вот на что — надеюсь любить ее всю свою жизнь.

— И вы думаете, что она разрешит вам это?

— Как знать! Возможно!

— Но разве вам неизвестно, что она богата, что она знатного происхождения…

— Она, как и вы, дочь графа де Рембо, а ведь смел же я любить вас! Значит, вы оттолкнули меня лишь потому, что я сын крестьянина Лери?

— Конечно, нет, — проговорила Луиза, побледнев как мертвец, — но Валентине всего двадцать лет, и предположим даже, что у нее нет предрассудков относительно происхождения…

— У нее их нет, — прервал ее Бенедикт.

— Откуда вы знаете?

— Оттуда же, откуда и вы. Если не ошибаюсь, мы с вами одновременно познакомились с Валентиной.

— Но вы забыли, что она находится в зависимости от тщеславной, непреклонной матери и от столь же неумолимого света; что она невеста господина де Лансака, что, наконец, порвав узы долга, она неизбежно навлечет на себя проклятие семьи, презрение своей касты и навеки потеряет покой, загубив свою жизнь!

— Как мне не знать об этом!

— Но что сулит вам ее или ваше безумие?

— Ее — ничего, мое — все…

— Ах, вы надеетесь победить судьбу лишь одной силою вашего характера? Я угадала, не так ли? Не в первый раз я слышала, как вы развивали при мне свои утопии, но поверьте мне, Бенедикт, будь вы даже больше, чем человек, вы все равно не добьетесь своего. С этой минуты я открыто объявляю вам войну и скорее откажусь от свиданий с сестрой, нежели дам вам случай и возможность загубить ее будущее…

— О, какой пылкий протест! — проговорил Бенедикт с улыбкой, жестоко ранившей Луизу. — Успокойтесь, дорогая моя сестра… Ведь вы сами чуть ли не приказывали называть вас так, когда оба мы еще не знали Валентину. Будь на то ваше разрешение, я назвал бы вас еще более нежным именем. Мой беспокойный дух нашел бы себе пристанище, и Валентина прошла бы через мою жизнь, не смутив ее ни на миг; но вы сами не пожелали того, вы отвергали мои признания, по здравому рассуждению я понимаю, что они должны были показаться вам просто смехотворными… Вы сами грубо толкнули меня в коварное грозовое море, и вот, когда я готов следовать за прекрасной звездой, сверкнувшей мне во мраке, вы начинаете беспокоиться. Что вам до того?

— Что мне до того? Ведь речь идет о моей сестре, о сестре, для которой я вторая мать!

— О, вы чересчур молоды для роли ее матери! — с еле заметной насмешкой возразил Бенедикт. — Но выслушайте меня, Луиза: я чуть было не решил, что вы твердите о ваших опасениях с единственной целью поднять меня на смех, а раз это так, признайтесь же — я мужественно и долго сносил ваши насмешки.

— Что вы имеете в виду?

— Я не верю, чтобы вы действительно считали меня опасным для вашей сестры, раз вы сами прекрасно знаете, как мало я для нее опасен. Ваши страхи кажутся мне более чем странными; очевидно, вы считаете, что Валентина лишена здравого смысла, коль скоро вы испугались моих будущих возможных посягательств. Успокойтесь же, добрая Луиза, еще совсем недавно вы преподали мне урок, за который я вам от души благодарен и которым я, возможно, сумею воспользоваться. Теперь я не рискну сложить к ногам таких женщин, как Валентина или Луиза, пыл такого сердца, как мое. Я не буду столь безумен, ведь раньше я считал, что для того, чтобы тронуть женщину, достаточно любить ее всем пылом молодости, достаточно быть преданным ей телом и душой, всей кровью и всей честью, дабы стереть в ее глазах различие нашего положения, дабы заглушить в ней крик ложного стыда. Нет, нет, все это ничто в глазах женщины, а я сын крестьянина, я на редкость уродлив, до невозможности нелеп и посему не претендую на любовь. Только бедняжка Атенаис, мнящая себя барышней, и то за неимением лучшего, способна вообразить себе, будто может снизойти до меня!

— Бенедикт! — с жаром воскликнула Луиза. — К чему все эти жестокие насмешки; вы нанесли мне кровную обиду. О, как же вы несправедливы, вы не хотите понять мое поведение, вы не подумали о том, в каком недостойном, отвратительном положении очутилась бы я в отношении семьи Лери, если бы выслушивала ваши признания, и вы не подумали, какое мужество понадобилось мне, чтобы сохранить стойкость и держаться с вами холодно. О, вы ничего не желаете понимать!